Ни стыда, ни совести [сборник] - Вячеслав Кашицын

Завтрак на траве

— Фестоны, мадам Торо, уже не в моде. Не далее как вчера модистка доставила мне новое платье — помните, то, о котором я говорила вам? — и у нас с ней была сцена. Ах, если бы знать, что будут носить в этом сезоне!

Я ошалело воззрился на даму в роскошном коричневом наряде, которой принадлежало восклицание. Это были ее шляпка (низкая тулья, два пера), ее лицо! В горле у меня пересохло. Черт-те что! Она, эта дама, даже не хотела меня замечать, несмотря на то что я чуть не врезался, как бомба, в ее голову!

— О, Господи!

Я попытался подняться, но снова сел — куда бы вы думали? — в центр скатерти, между индейкой в тарелке, фруктами в вазе, бутылкой (ох!) вина и тортом.

— Простите, — сказал я (вставая). — Простите…

— Ничего страшного, мсье, — ответил мужской голос откуда-то сзади. — Бывает.

Я не поверил своим ушам. Боже, мне отвечали! Инстинктивно обернувшись — по рыбьи, от избытка чувств, открывая рот, — я увидел бородатого франта с тросточкой, что-то шепчущего на ухо полной даме; рядом — другую даму, похудее (обе были в корсетах и, кажется, в кринолинах); барышень, сидящих на траве, беззвучно смеющихся и глядящих на меня с интересом; собаку неизвестной породы, обнюхивающую мой (от Gucci) ботинок. Посреди же всего этого, чуждого моей истерзанной спиртным душе, возвышалась родная, шелестящая, раскидистая и такая успокоительная для сердца — березка!

— Вы не голодны, мсье? — учтиво спросил франт, оторвавшись от разговора с дамой, и указал тросточкой на блюда. — Позвольте предложить вам наш скромный…

— Ах, Шарль! Ну что вы в самом деле! Ведь они не едят! Они хотят совершенно другого, — живо прервала его одна из барышень. — Ведь правда? — обратилась она ко мне. — Вы ведь хотите…

— А я считаю, что наша обязанность — соблюдать известные приличия. Они, может, и хотят, и голодны, но не в силах прямо спросить… Жанетт, — сказала полная дама даме в коричневом. — Фестоны еще носят. А вот вытачки — графиня Тиволи говорила мне…

— Они не могут быть голодны, баронесса! Иначе та преклонных лет дама, которая была у нас последней, согласилась бы… И та девушка… Шарль!

— Но, Колетт…

— Позвольте, — сказала собака. — А вы хотя бы раз поинтересовались у них прямо, могут ли они быть голодны или нет?

— Одним словом, — высунулся из-за березы какой-то господин с корзиной в руках, — не хотите ли выпить?

Я почувствовал позыв рвоты. Я почувствовал, что если существует малейшая возможность сойти здесь с ума, то это со мной уже произошло. Я, надо признать, чувствовал многое — но только не голод. Потрясенно глядя на собаку, которая, отступив с достоинством, отвечала мне хмурым взглядом, я раскрыл было рот…

— Я же говорила! — перебила меня одна из барышень, захлопав в ладоши. — Они хотят…

— А я вам говорю, баронесса, что рюши уже отошли. Вот здесь, — указала дама, поправляющая прическу, на талию, — должно быть узко, а рукава с напуском… Послушайте, — повернулась она ко мне. — Если вы не голодны, вряд ли мы можем вам помочь. Мы ведь только…

— Нет, графиня, я вынужден настаивать. Положим, мсье, — сказал Шарль, — вы не хотите «Клико», но пармезан-то вы должны попробовать! Это же лучший…

— Шарль, это становится не смешно! Тот молодой человек, что посетил нас…

— Еще раз предлагаю вам выпить. Это бордо, 1880. Холм Серизе, южная сторона. Как не…

— Они хотят другого, другого!

— А я настаиваю, что мы должны быть учтивы, графиня. Мы должны предложить господину позавтракать с нами и не имеем права — слышите, не имеем права! — спрашивать у них, могут они кушать или нет, могут они пить или нет! Это долг, Колетт…

— Я снимаю с себя всякую ответственность, — сказала собака.

— …а тем более — чего они хотят! Ибо это и так ясно, что они не могут…

— Выпейте, мсье! Прошу вас к нашему столу…

— Баронесса, я протестую!

— Чего вы хотите, чего вы хотите?!

— Чего я хочу? Господа, — очнулся я наконец. — Не подскажете ли, как мне отсюда…

Голубые танцовщицы

— Выйти? О, это очень легко! Но… Могу ли я попросить вас, мсье… Вы не поможете мне застегнуть пуговицу?

— Да, — ответил я. — Разумеется.

Я понял. Дело в том, что мы с Предрагом, видимо, поехали к… Какой конфуз! И — там, в…! О ужас! Дойди это до Верочки — она покажет мне и ГМИИ и Гунде Свана! Я машинально стал искать пуговицу — девушка в голубом, стоящая на пуантах, повернулась ко мне спиной. Да… Что делать, что делать?

Я сидел, кажется, на стуле — кажется, в гримерной. Цветок — трехлепестковый, ибо оставшихся танцовщиц было три — продолжал вращаться и застывать, застывать и вращаться.

— Скоро мой выход, мсье. Я знаю, это нескромно, но… Каждый раз, когда кто-то из вас прибывает сюда, я — впервые — выхожу на сцену… Пуговица выше, мсье. Простите мне мое волнение, возможно, я говорю нескладно… Мсье Дега умер, но завещал нам…

— А разве он умер? — задал я глупый вопрос; мысль о перемещении, однако (я ощутил пальцами ее, девушки, стан), уже не казалась мне такой актуальной.

— Да, он умер, мсье. Он умер. Но вы — вы свободный посланец свободного мира! Мне хотелось бы знать, мсье, что танцуют там, у вас, как одеваются, встречают ли артистов овацией, остались ли презренные клакеры? Я хотела бы знать… О, мсье, вы, кажется, не там ищете, у меня на подоле нет пуговиц! Я хотела бы знать — я не очень затрудняю вас? — может ли честная девушка там, у вас, зарабатывать на жизнь танцами? Моя хозяйка, эта прекрасная мадам Буффо, говорит, что господа пользуются бедственным положением артисток — неужели это правда? И — есть ли это у вас? Я хотела бы знать, мсье, mille pardons, если я вам надоела — какие украшения носят ваши женщины, какие…

— У нас? — мои руки, расстегивающие ее пуговицы, дрожали. — Да у нас много всего носят… То есть, где это у нас?

— Там, откуда вы!.. Мсье, прежде чем вы отправитесь дальше, расскажите мне, о, прошу вас, расскажите мне!

— О да, конечно… да! — заторопился я. — Да… А… а куда это — дальше?

— Куда? Но… мсье… Если вы… о, месье… положим, упадете, то в одно место… если… ах!.. воспользуетесь моей невинностью, то… в другое… если отпустите меня, то…

Мое лицо утопало в ее волосах, мои пальцы — в ее платье, мои бедра ощущали ее упругий девичий задок; но каким-то чудовищным усилием воли, почти на краю — я остановился.

— Но… Я хочу обратно!

— Обратно нельзя, — сказала она каким-то странным, ломающимся голосом. — Только вперед… Кстати, откуда вы, мсье? Из Акрополя? Из Лондонской библиотеки? Или, может быть, непосредственно из…

— Пушкинского, — пролепетал я. И — у меня отвратительно заныло под ложечкой.

На ее профиль легла тень. Девушка молчала.

— Я… я ведь сплю, правда? — спросил я, заикаясь. — Сплю, да?

— Спите? — Она засмеялась так звонко, что у меня заложило уши. — Спите?!

Прогулка заключенных

— …спите? Чего заснули (ругательство)! А ну, живо! Я вам покажу (ругательство)!

Я шел, видимо, правильно — хотя и чуть быстро, но — строго глядя в спину идущему впереди. О танцовщице, увы, осталось лишь воспоминание!

«Выйти. — Сердце, казалось, стучало у меня в голове. — Выйти, выйти!»

— Послушайте, — обратился я к шедшему впереди; я видел только его рыжие немытые волосы, сутулые плечи, белый налет перхоти на плечах грязно-полосатой робы.

— Я вас слушаю, Александр Васильевич, — спокойно ответил он, косясь куда-то, видимо, на надсмотрщика.

Я задохнулся, слезы хлынули у меня из глаз! Он, этот зэк, знал как меня зовут!

— Я хочу выйти отсюда, хочу вернуться в музей, хочу проснуться, наконец! — Я сбивался, голос мой едва звучал, кандалы, надетые прямо на брюки, лязгали по каменному полу. — Помогите мне!

Рыжий, заворачивая, помолчал. Потом, выждав, пока надзиратель прекратит честить своих подопечных, сказал сквозь зубы:

— Ничем не могу вам помочь. В музей вернуться нельзя. Для того чтобы продолжить путь, выйдите из круга.

Первым моим побуждением было — сделать так, как он сказал, но меня остановила мысль: а что там будет? Что, если там не найдется никого, кто знал бы меня по имени?

— Объясните мне хотя бы…

Кто-то натолкнулся на меня сзади, моя голова запрокинулась — окна! арочные окна! нет выхода! — и я увидел взмывающую птицу. Грудь мою стеснило, я застонал.

— Выход есть, но куда он ведет, я не знаю… Не толкайте меня! Вы, Александр Васильевич, попали сюда через один из порталов бессмертия. Через тот, который был расположен ближе всех.